E.L., 25, a junior researcher in St. Petersburg, Russia

Если бы кто-то в конце 2019 года сказал мне, что 2020 год будет хуже, чем 2019, я бы поверила этому человеку, но все равно сомневалась бы. Если бы кто-то сказал мне в марте 2020 года, что к декабрю мы все ещё будем сидеть на карантине, а угроза только возрастет – я бы, скрепя сердце, поверила. Если бы кто-то сказал мне сейчас, что в 2021 все будет хорошо, все наладится, то я ни за что ему не поверю.
Коронавирусная эпидемия в начале года казалась какой-то шуткой, которая происходит где-то далеко, в странах третьего мира. Ну, знаете, все эти свиные, птичьи гриппы, периодические вспышки малярии и дизентерии, от которых умирают сотни и тысячи человек, но где-то там, а не у нас. Люди в Интернете шутили об этом, делали мемы и смешные видео. Все это было большой шуткой. Когда начались первые официальные случаи регистрации болезни в России, мы не испугались. Они были где-то на Дальнем Востоке, все ещё где-то там, все ещё не с нами. В середине марта моя подруга, которую я пригласила на День рождения, сказала, что у неё симптомы «очень похожие на ковид». Мы с опаской сидели рядом с ней, но все обошлось. Все ещё обходилось. Потом новые случаи начали сыпаться на нас горой – ближе, и ближе, и ближе, и отрицать, что мы в опасности, стало уже просто невозможно. Мой преподаватель геофизики, который обучал меня в бакалавриате, умер в больнице от того, что задохнулся. Тетя заболела. Друзья один за другим ложились в больницу или самоизолировались.
Пришла пора действовать.
Мы с моим коллективом пошли к нашему работодателю попросить отпустить нас домой, чтобы мы не ездили на метро, где заболевшими могут быть кто угодно. Он ответил, что «угроза преувеличена». Мы, мол, все уже переболели им и просто не знаем об этом. И это в научной лаборатории! Сказал, что если мы хотим изолироваться – он не будет против, но только если изолируемся мы за свой счет. Я была не в том финансовом положении, чтобы принять такие условия, поэтому с грустью ушла. Некоторые мои коллеги не согласились с таким положением вещей и тем же днем написали заявление об отпуске.
Мой научный руководитель сказал, что болеют лишь люди, ведущие «вредный» образ жизни: люди курящие, пьющие.
«Безусловно, – сказала она, – те, кто ест сельдерей, не заболеют ничем».
Мне врезалась в память эта фраза – я долго прокручивала её у себя в голове и никак не могла понять, неужели она на полном серьезе так считает? Человек с докторской степенью?..
Иронично, но через неделю нас закрыли на карантин официально, по государственному распоряжению. Менее иронично то, что даже при этом, упрямые работники нашей лаборатории все ещё ходили на работу.
Я не была столь смелой. Наоборот, все эта ситуация, которая была уже здесь, напугала меня. Нет, я не обливалась холодным потом, не молила Господа о спасении моей бренной души, не каталась в истерике, но сам факт того, что я живу во время, когда сбываются самые худшие сценарии фантастических фильмов-эпидемий был пугающим. Я смотрела достаточно много фильмов и читала книги на подобную тему, поэтому знала, что как бы там все не кончилось, не все переживут такую глобальную трагедию.
Началась моя добровольная самоизоляция. За продуктами мы с моей девушкой выходили в полном обмундировании – в перчатках, в масках, когда приходили домой, то обязательно мыли руки и диву давались, почему люди не воспринимают угрозу также серьезно, как мы? Взрослые и пожилые люди, люди с детьми, заходили в магазин, как ни в чем не бывало, без какой-либо защиты, будто они бессмертные. На редких прохожих в масках смотрели, как на не то, чтобы прямо совсем не блещущих умом людей, но на как на юродивых – точно. Мы отвечали им тем же. Тем временем, цифры заболевших росли, независимые издания вовсю пестрели заголовками о том, как система здравоохранения не справляется с текущей ситуацией, как мало врачей, как много заболевших, как мало коек и лекарств, как много выкуплено аппаратов ИВЛ богатыми, обеспеченными людьми. Экономическое расслоение населения России никогда не было столь явным, как тогда (и сейчас, в октябре 2020 года) – бедные люди буквально умирают из-за того, что богатые выкупают лекарства и технику на свою семью из двух-трех человек, которые могли бы спасти десятки, сотни людей. Я гнала от себя мысль о том, что если я – или моя девушка, – заболеем, то нам не найдется места в больнице и что делать тогда? Если нет связей и нет денег, то ваши шансы на выживание в подобной ситуации в России, уж не знаю, как в мире, резко снижаются.
По натуре я человек спокойный, домосед, интроверт. Сказать, что добровольная изоляция как-то сильно повлияла на мое состояние, будет сложно, потому что я вообще не особо люблю куда-то выбираться. Общая напряженность в мире, конечно, угнетала, но не настолько, чтобы не включать интересные сериалы или фильмы, не загружать новые компьютерные или телефонные игры, не читать книги. Я не могу сказать, что я за эти месяцы, проведенные дома, занималась чем-то полезным – я не изучала программирование, не играла на бирже, не проигрывала в казино

[submitted on 10/30/2020]

Life in Quarantine: Witnessing Global Pandemic is an initiative sponsored by the Poetic Media Lab and the Center for Spatial and Textual Analysis at Stanford University.

Our Sponsors and Partners

Find Us!

Center for Spatial and Textual Analysis (CESTA),
Stanford University

Address:
4th floor, Wallenberg Hall (bldg. 160)
450 Jane Stanford Way
Stanford, CA 94305
Stanford Mail Code: 2055